У Нас Старый Кот По Ночам Орет Не Дает Спать Что Делать

Ионыч. А. П. Чехов

Иллюстрация В. И. Ладягина к расказу Чехова «Ионыч»

Когда в губернском городе С. приезжие жаловались на скуку и однообразие жизни, то местные жители, как бы оправдываясь, говорили, что, напротив, в С. очень хорошо, что в С. есть библиотека, театр, клуб, бывают балы, что, наконец, есть умные, интересные, приятные семьи, с которыми можно завести знакомства. И указывали на семью Туркиных как на самую образованную и талантливую.

Эта семья жила на главной улице, возле губернатора, в собственном доме. Сам Туркин, Иван Петрович, полный, красивый брюнет с бакенами, устраивал любительские спектакли с благотворительною целью, сам играл старых генералов и при этом кашлял очень смешно. Он знал много анекдотов, шарад, поговорок, любил шутить и острить, и всегда у него было такое выражение, что нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. Жена его, Вера Иосифовна, худощавая, миловидная дама в pince-nez, писала повести и романы и охотно читала их вслух своим гостям. Дочь, Екатерина Ивановна, молодая девушка, играла на рояле. Одним словом, у каждого члена семьи был какой-нибудь свой талант. Туркины принимали гостей радушно и показывали им свои таланты весело, с сердечной простотой. В их большом каменном доме было просторно и летом прохладно, половина окон выходила в старый тенистый сад, где весной пели соловьи; когда в доме сидели гости, то в кухне стучали ножами, во дворе пахло жареным луком — и это всякий раз предвещало обильный и вкусный ужин.

И доктору Старцеву, Дмитрию Ионычу, когда он был только что назначен земским врачом и поселился в Дялиже, в девяти верстах от С., тоже говорили, что ему, как интеллигентному человеку, необходимо познакомиться с Туркиными. Как-то зимой на улице его представили Ивану Петровичу; поговорили о погоде, о театре, о холере, последовало приглашение. Весной, в праздник — это было Вознесение, — после приема больных, Старцев отправился в город, чтобы развлечься немножко и кстати купить себе кое-что. Он шел пешком, не спеша (своих лошадей у него еще не было), и всё время напевал:

Когда еще я не пил слез из чаши бытия.

В городе он пообедал, погулял в саду, потом как-то само собой пришло ему на память приглашение Ивана Петровича, и он решил сходить к Туркиным, посмотреть, что это за люди.

— Здравствуйте пожалуйста, — сказал Иван Петрович, встречая его на крыльце. — Очень, очень рад видеть такого приятного гостя. Пойдемте, я представлю вас своей благоверной. Я говорю ему, Верочка, — продолжал он, представляя доктора жене, — я ему говорю, что он не имеет никакого римского права сидеть у себя в больнице, он должен отдавать свой досуг обществу. Не правда ли, душенька?

— Садитесь здесь, — говорила Вера Иосифовна, сажая гостя возле себя. — Вы можете ухаживать за мной. Мой муж ревнив, это Отелло, но ведь мы постараемся вести себя так, что он ничего не заметит.

— Ах ты, цыпка, баловница. — нежно пробормотал Иван Петрович и поцеловал ее в лоб. — Вы очень кстати пожаловали, — обратился он опять к гостю, — моя благоверная написала большинский роман и сегодня будет читать его вслух.

— Жанчик, — сказала Вера Иосифовна мужу, — dites que lon nous donne du thé [1] .

Старцеву представили Екатерину Ивановну, восемнадцатилетнюю девушку, очень похожую на мать, такую же худощавую и миловидную. Выражение у нее было еще детское и талия тонкая, нежная; и девственная, уже развитая грудь, красивая, здоровая, говорила о весне, настоящей весне. Потом пили чай с вареньем, с медом, с конфетами и с очень вкусными печеньями, которые таяли во рту. С наступлением вечера мало-помалу сходились гости, и к каждому из них Иван Петрович обращал свои смеющиеся глаза и говорил:

Потом все сидели в гостиной, с очень серьезными лицами, и Вера Иосифовна читала свой роман. Она начала так: «Мороз крепчал. » Окна были отворены настежь, слышно было, как на кухне стучали ножами, и доносился запах жареного лука. В мягких, глубоких креслах было покойно, огни мигали так ласково в сумерках гостиной; и теперь, в летний вечер, когда долетали с улицы голоса, смех и потягивало со двора сиренью, трудно было понять, как это крепчал мороз и как заходившее солнце освещало своими холодными лучами снежную равнину и путника, одиноко шедшего по дороге; Вера Иосифовна читала о том, как молодая, красивая графиня устраивала у себя в деревне школы, больницы, библиотеки и как она полюбила странствующего художника, — читала о том, чего никогда не бывает в жизни, и все-таки слушать было приятно, удобно, и в голову шли всё такие хорошие, покойные мысли, — не хотелось вставать.

— Недурственно. — тихо проговорил Иван Петрович.

А один из гостей, слушая и уносясь мыслями куда-то очень, очень далеко, сказал едва слышно:

Прошел час, другой. В городском саду по соседству играл оркестр и пел хор песенников. Когда Вера Иосифовна закрыла свою тетрадь, то минут пять молчали и слушали «Лучинушку», которую пел хор, и эта песня передавала то, чего не было в романе и что бывает в жизни.

— Вы печатаете свои произведения в журналах? — спросил у Веры Иосифовны Старцев.

— Нет, — отвечала она, — я нигде не печатаю. Напишу и спрячу у себя в шкапу. Для чего печатать? — пояснила она. — Ведь мы имеем средства.

И все почему-то вздохнули.

— А теперь ты, Котик, сыграй что-нибудь, — сказал Иван Петрович дочери.

Подняли у рояля крышку, раскрыли ноты, лежавшие уже наготове. Екатерина Ивановна села и обеими руками ударила по клавишам; и потом тотчас же опять ударила изо всей силы, и опять, и опять; плечи и грудь у нее содрогались, она упрямо ударяла всё по одному месту, и казалось, что она не перестанет, пока не вобьет клавишей внутрь рояля. Гостиная наполнилась громом; гремело всё: и пол, и потолок, и мебель. Екатерина Ивановна играла трудный пассаж, интересный именно своею трудностью, длинный и однообразный, и Старцев, слушая, рисовал себе, как с высокой горы сыплются камни, сыплются и всё сыплются, и ему хотелось, чтобы они поскорее перестали сыпаться, и в то же время Екатерина Ивановна, розовая от напряжения, сильная, энергичная, с локоном, упавшим на лоб, очень нравилась ему. После зимы, проведенной в Дялиже, среди больных и мужиков, сидеть в гостиной, смотреть на это молодое, изящное и, вероятно, чистое существо и слушать эти шумные, надоедливые, но всё же культурные звуки, — было так приятно, так ново.

— Ну, Котик, сегодня ты играла, как никогда, — сказал Иван Петрович со слезами на глазах, когда его дочь кончила и встала. — Умри, Денис, лучше не напишешь.

Все окружили ее, поздравляли, изумлялись, уверяли, что давно уже не слыхали такой музыки, а она слушала молча, чуть улыбаясь, и на всей ее фигуре было написано торжество.

— Прекрасно!— сказал и Старцев, поддаваясь общему увлечению. — Вы где учились музыке? — спросил он у Екатерины Ивановны. — В консерватории?

— Нет, в консерваторию я еще только собираюсь, а пока училась здесь, у мадам Завловской.

— Вы кончили курс в здешней гимназии?

— О нет! — ответила за нее Вера Иосифовна. — Мы приглашали учителей на дом, в гимназии же или в институте, согласитесь, могли быть дурные влияния; пока девушка растет, она должна находиться под влиянием одной только матери.

— А все-таки в консерваторию я поеду, — сказала Екатерина Ивановна.

— Нет, Котик любит свою маму. Котик не станет огорчать папу и маму.

— Нет, поеду! Поеду! — сказала Екатерина Ивановна, шутя и капризничая, и топнула ножкой.

А за ужином уже Иван Петрович показывал свои таланты. Он, смеясь одними только глазами, рассказывал анекдоты, острил, предлагал смешные задачи и сам же решал их и всё время говорил на своем необыкновенном языке, выработанном долгими упражнениями в остроумии и, очевидно, давно уже вошедшем у него в привычку: большинский, недурственно, покорчило вас благодарю.

Но это было не всё. Когда гости, сытые и довольные, толпились в передней, разбирая свои пальто и трости, около них суетился лакей Павлуша, или, как его звали здесь, Пава, мальчик лет четырнадцати, стриженый, с полными щеками.

— А ну-ка, Пава, изобрази! — сказал ему Иван Петрович.

Пава стал в позу, поднял вверх руку и проговорил трагическим тоном:

И все захохотали.

«Занятно», — подумал Старцев, выходя на улицу.

Он зашел еще в ресторан и выпил пива, потом отправился пешком к себе в Дялиж. Шел он и всю дорогу напевал:

Твой голос для меня, и ласковый, и томный.

Пройдя девять верст и потом ложась спать, он не чувствовал ни малейшей усталости, а напротив, ему казалось, что он с удовольствием прошел бы еще верст двадцать.

«Недурственно. » — вспомнил он, засыпая, и засмеялся.

Старцев всё собирался к Туркиным, но в больнице было очень много работы, и он никак не мог выбрать свободного часа. Прошло больше года таким образом в трудах и одиночестве; но вот из города принесли письмо в голубом конверте.

Вера Иосифовна давно уже страдала мигренью, но в последнее время, когда Котик каждый день пугала, что уедет в консерваторию, припадки стали повторяться всё чаще. У Туркиных перебывали все городские врачи; дошла наконец очередь и до земского. Вера Иосифовна написала ему трогательное письмо, в котором просила его приехать и облегчить ее страдания. Старцев приехал и после этого стал бывать у Туркиных часто, очень часто. Он в самом деле немножко помог Вере Иосифовне, и она всем гостям уже говорила, что это необыкновенный, удивительный доктор. Но ездил он к Туркиным уже не ради ее мигрени.

Праздничный день. Екатерина Ивановна кончила свои длинные, томительные экзерсисы на рояле. Потом долго сидели в столовой и пили чай, и Иван Петрович рассказывал что-то смешное. Но вот звонок; нужно было идти в переднюю встречать какого-то гостя; Старцев воспользовался минутой замешательства и сказал Екатерине Ивановне шёпотом, сильно волнуясь:

— Ради бога, умоляю вас, не мучайте меня, пойдемте в сад!

Она пожала плечами, как бы недоумевая и не понимая, что ему нужно от нее, но встала и пошла.

— Вы по три, по четыре часа играете на рояле, — говорил он, идя за ней, — потом сидите с мамой, и нет никакой возможности поговорить с вами. Дайте мне хоть четверть часа, умоляю вас.

Приближалась осень, и в старом саду было тихо, грустно и на аллеях лежали темные листья. Уже рано смеркалось.

— Я не видел вас целую неделю, — продолжал Старцев, — а если бы вы знали, какое это страдание! Сядемте. Выслушайте меня.

У обоих было любимое место в саду: скамья под старым широким кленом. И теперь сели на эту скамью.

— Что вам угодно? — спросила Екатерина Ивановна сухо, деловым тоном.

— Я не видел вас целую неделю, я не слышал вас так долго. Я страстно хочу, я жажду вашего голоса. Говорите.

Она восхищала его своею свежестью, наивным выражением глаз и щек. Даже в том, как сидело на ней платье, он видел что-то необыкновенно милое, трогательное своей простотой и наивной грацией. И в то же время, несмотря на эту наивность, она казалась ему очень умной и развитой не по летам. С ней он мог говорить о литературе, об искусстве, о чем угодно, мог жаловаться ей на жизнь, на людей, хотя во время серьезного разговора, случалось, она вдруг некстати начинала смеяться или убегала в дом. Она, как почти все с—ие девушки, много читала (вообще же в С. читали очень мало, и в здешней библиотеке так и говорили, что если бы не девушки и не молодые евреи, то хоть закрывай библиотеку); это бесконечно нравилось Старцеву, он с волнением спрашивал у нее всякий раз, о чем она читала в последние дни, и, очарованный, слушал, когда она рассказывала.

— Что вы читали на этой неделе, пока мы не виделись? — спросил он теперь. — Говорите, прошу вас.

— Я читала Писемского.

— «Тысяча душ», — ответила Котик. — А как смешно звали Писемского: Алексей Феофилактыч!

— Куда же вы? — ужаснулся Старцев, когда она вдруг встала и пошла к дому. — Мне необходимо поговорить с вами, я должен объясниться. Побудьте со мной хоть пять минут! Заклинаю вас!

Она остановилась, как бы желая что-то сказать, потом неловко сунула ему в руку записку и побежала в дом, и там опять села за рояль.

«Сегодня, в одиннадцать часов вечера, — прочел Старцев, — будьте на кладбище возле памятника Деметти».

«Ну, уж это совсем не умно, — подумал он, придя в себя. — При чем тут кладбище? Для чего?»

Было ясно: Котик дурачилась. Кому, в самом деле, придет серьезно в голову назначать свидание ночью, далеко за городом, на кладбище, когда это легко можно устроить на улице, в городском саду? И к лицу ли ему, земскому доктору, умному, солидному человеку, вздыхать, получать записочки, таскаться по кладбищам, делать глупости, над которыми смеются теперь даже гимназисты? К чему поведет этот роман? Что скажут товарищи, когда узнают? Так думал Старцев, бродя в клубе около столов, а в половине одиннадцатого вдруг взял и поехал на кладбище.

У него уже была своя пара лошадей и кучер Пантелеймон в бархатной жилетке. Светила луна. Было тихо, тепло, но тепло по-осеннему. В предместье, около боен, выли собаки. Старцев оставил лошадей на краю города, в одном из переулков, а сам пошел на кладбище пешком. «У всякого свои странности, — думал он. — Котик тоже странная и — кто знает? — быть может, она не шутит, придет», — и он отдался этой слабой, пустой надежде, и она опьянила его.

С полверсты он прошел полем. Кладбище обозначалось вдали темной полосой, как лес или большой сад. Показалась ограда из белого камня, ворота. При лунном свете на воротах можно было прочесть: «Грядет час в онь же. » Старцев вошел в калитку, и первое, что он увидел, это белые кресты и памятники по обе стороны широкой аллеи и черные тени от них и от тополей; и кругом далеко было видно белое и черное, и сонные деревья склоняли свои ветви над белым. Казалось, что здесь было светлей, чем в поле; листья кленов, похожие на лапы, резко выделялись на желтом песке аллей и на плитах, и надписи на памятниках были ясны. На первых порах Старцева поразило то, что он видел теперь первый раз в жизни и чего, вероятно, больше уже не случится видеть: мир, не похожий ни на что другое, — мир, где так хорош и мягок лунный свет, точно здесь его колыбель, где нет жизни, нет и нет, но в каждом темном тополе, в каждой могиле чувствуется присутствие тайны, обещающей жизнь тихую, прекрасную, вечную. От плит и увядших цветов, вместе с осенним запахом листьев, веет прощением, печалью и покоем.

Кругом безмолвие; в глубоком смирении с неба смотрели звезды, и шаги Старцева раздавались так резко и некстати. И только когда в церкви стали бить часы и он вообразил самого себя мертвым, зарытым здесь навеки, то ему показалось, что кто-то смотрит на него, и он на минуту подумал, что это не покой и не тишина, а глухая тоска небытия, подавленное отчаяние.

Памятник Деметти в виде часовни, с ангелом наверху; когда-то в С. была проездом итальянская опера, одна из певиц умерла, ее похоронили и поставили этот памятник. В городе уже никто не помнил о ней, но лампадка над входом отражала лунный свет и, казалось, горела.

Никого не было. Да и кто пойдет сюда в полночь? Но Старцев ждал, и, точно лунный свет подогревал в нем страсть, ждал страстно и рисовал в воображении поцелуи, объятия. Он посидел около памятника с полчаса, потом прошелся по боковым аллеям, со шляпой в руке, поджидая и думая о том, сколько здесь, в этих могилах, зарыто женщин и девушек, которые были красивы, очаровательны, которые любили, сгорали по ночам страстью, отдаваясь ласке. Как в сущности нехорошо шутит над человеком мать-природа, как обидно сознавать это! Старцев думал так, и в то же время ему хотелось закричать, что он хочет, что он ждет любви во что бы то ни стало; перед ним белели уже не куски мрамора, а прекрасные тела, он видел формы, которые стыдливо прятались в тени деревьев, ощущал тепло, и это томление становилось тягостным.

И точно опустился занавес, луна ушла под облака, и вдруг всё потемнело кругом. Старцев едва нашел ворота, — уже было темно, как в осеннюю ночь, — потом часа полтора бродил, отыскивая переулок, где оставил своих лошадей.

— Я устал, едва держусь на ногах, — сказал он Пантелеймону.

И, садясь с наслаждением в коляску, он подумал:

«Ох, не надо бы полнеть!»

На другой день вечером он поехал к Туркиным делать предложение. Но это оказалось неудобным, так как Екатерину Ивановну в ее комнате причесывал парикмахер. Она собиралась в клуб на танцевальный вечер.

Пришлось опять долго сидеть в столовой и пить чай. Иван Петрович, видя, что гость задумчив и скучает, вынул из жилетного кармана записочки, прочел смешное письмо немца-управляющего о том, как в имении испортились все запирательства и обвалилась застенчивость.

«А приданого они дадут, должно быть, немало», — думал Старцев, рассеянно слушая.

После бессонной ночи он находился в состоянии ошеломления, точно его опоили чем-то сладким и усыпляющим; на душе было туманно, но радостно, тепло, и в то же время в голове какой-то холодный, тяжелый кусочек рассуждал:

«Остановись, пока не поздно! Пара ли она тебе? Она избалована, капризна, спит до двух часов, а ты дьячковский сын, земский врач. »

«Ну что ж? — думал он. — И пусть».

«К тому же, если ты женишься на ней, — продолжал кусочек, — то ее родня заставит тебя бросить земскую службу и жить в городе».

«Ну что ж? — думал он. — В городе, так в городе. Дадут приданое, заведем обстановку. »

Наконец вошла Екатерина Ивановна в бальном платье, декольте, хорошенькая, чистенькая, и Старцев залюбовался и пришел в такой восторг, что не мог выговорить ни одного слова, а только смотрел на нее и смеялся.

Она стала прощаться, и он — оставаться тут ему было уже незачем — поднялся, говоря, что ему пора домой: ждут больные.

— Делать нечего, — сказал Иван Петрович, — поезжайте, кстати же подвезете Котика в клуб.

На дворе накрапывал дождь, было очень темно, и только по хриплому кашлю Пантелеймона можно было угадать, где лошади. Подняли у коляски верх.

— Я иду по ковру, ты идешь, пока врешь, — говорил Иван Петрович, усаживая дочь в коляску, — он идет, пока врет. Трогай! Прощайте пожалуйста!

— А я вчера был на кладбище, — начал Старцев. — Как это невеликодушно и немилосердно с вашей стороны.

— Вы были на кладбище?

— Да, я был там и ждал вас почти до двух часов. Я страдал.

— И страдайте, если вы не понимаете шуток.

Екатерина Ивановна, довольная, что так хитро подшутила над влюбленным и что ее так сильно любят, захохотала и вдруг вскрикнула от испуга, так как в это самое время лошади круто поворачивали в ворота клуба и коляска накренилась. Старцев обнял Екатерину Ивановну за талию; она, испуганная, прижалась к нему, и он не удержался и страстно поцеловал ее в губы, в подбородок и сильнее обнял.

— Довольно, — сказала она сухо.

И чрез мгновение ее уже не было в коляске, и городовой около освещенного подъезда клуба кричал отвратительным голосом на Пантелеймона:

— Чего стал, ворона? Проезжай дальше!

Старцев поехал домой, но скоро вернулся. Одетый в чужой фрак и белый жесткий галстук, который как-то всё топорщился и хотел сползти с воротничка, он в полночь сидел в клубе в гостиной и говорил Екатерине Ивановне с увлечением:

— О, как мало знают те, которые никогда не любили! Мне кажется, никто еще не описал верно любви, и едва ли можно описать это нежное, радостное, мучительное чувство, и кто испытал его хоть раз, тот не станет передавать его на словах. К чему предисловия, описания? К чему ненужное красноречие? Любовь моя безгранична. Прошу, умоляю вас, — выговорил наконец Старцев, — будьте моей женой!

— Дмитрий Ионыч, — сказала Екатерина Ивановна с очень серьезным выражением, подумав. — Дмитрий Ионыч, я очень вам благодарна за честь, я вас уважаю, но. — она встала и продолжала стоя, — но, извините, быть вашей женой я не могу. Будем говорить серьезно. Дмитрий Ионыч, вы знаете, больше всего в жизни я люблю искусство, я безумно люблю, обожаю музыку, ей я посвятила всю свою жизнь. Я хочу быть артисткой, я хочу славы, успехов, свободы, а вы хотите, чтобы я продолжала жить в этом городе, продолжала эту пустую, бесполезную жизнь, которая стала для меня невыносима. Сделаться женой — о нет, простите! Человек должен стремиться к высшей, блестящей цели, а семейная жизнь связала бы меня навеки. Дмитрий Ионыч (она чуть-чуть улыбнулась, так как, произнеся «Дмитрий Ионыч», вспомнила «Алексей Феофилактыч»), Дмитрий Ионыч, вы добрый, благородный, умный человек, вы лучше всех. — у нее слезы навернулись на глазах, — я сочувствую вам всей душой, но. но вы поймете.

И, чтобы не заплакать, она отвернулась и вышла из гостиной.

У Старцева перестало беспокойно биться сердце. Выйдя из клуба на улицу, он прежде всего сорвал с себя жесткий галстук и вздохнул всей грудью. Ему было немножко стыдно и самолюбие его было оскорблено, — он не ожидал отказа, — и не верилось, что все его мечты, томления и надежды привели его к такому глупенькому концу, точно в маленькой пьесе на любительском спектакле. И жаль было своего чувства, этой своей любви, так жаль, что, кажется, взял бы и зарыдал или изо всей силы хватил бы зонтиком по широкой спине Пантелеймона.

Дня три у него дело валилось из рук, он не ел, не спал, но, когда до него дошел слух, что Екатерина Ивановна уехала в Москву поступать в консерваторию, он успокоился и зажил по-прежнему.

Потом, иногда вспоминая, как он бродил по кладбищу или как ездил по всему городу и отыскивал фрак, он лениво потягивался и говорил:

— Сколько хлопот, однако!

Прошло четыре года. В городе у Старцева была уже большая практика. Каждое утро он спешно принимал больных у себя в Дялиже, потом уезжал к городским больным, уезжал уже не на паре, а на тройке с бубенчиками, и возвращался домой поздно ночью. Он пополнел, раздобрел и неохотно ходил пешком, так как страдал одышкой. И Пантелеймон тоже пополнел, и чем он больше рос в ширину, тем печальнее вздыхал и жаловался на свою горькую участь: езда одолела!

Старцев бывал в разных домах и встречал много людей, но ни с кем не сходился близко. Обыватели своими разговорами, взглядами на жизнь и даже своим видом раздражали его. Опыт научил его мало-помалу, что пока с обывателем играешь в карты или закусываешь с ним, то это мирный, благодушный и даже не глупый человек, но стоит только заговорить с ним о чем-нибудь несъедобном, например, о политике или науке, как он становится в тупик или заводит такую философию, тупую и злую, что остается только рукой махнуть и отойти. Когда Старцев пробовал заговорить даже с либеральным обывателем, например, о том, что человечество, слава богу, идет вперед и что со временем оно будет обходиться без паспортов и без смертной казни, то обыватель глядел на него искоса и недоверчиво и спрашивал: «Значит, тогда всякий может резать на улице кого угодно?» А когда Старцев в обществе, за ужином или чаем, говорил о том, что нужно трудиться, что без труда жить нельзя, то всякий принимал это за упрек и начинал сердиться и назойливо спорить. При всем том обыватели не делали ничего, решительно ничего, и не интересовались ничем, и никак нельзя было придумать, о чем говорить с ними. И Старцев избегал разговоров, а только закусывал и играл в винт, и когда заставал в каком-нибудь доме семейный праздник и его приглашали откушать, то он садился и ел молча, глядя в тарелку; и всё, что в это время говорили, было неинтересно, несправедливо, глупо, он чувствовал раздражение, волновался, но молчал, и за то, что он всегда сурово молчал и глядел в тарелку, его прозвали в городе «поляк надутый», хотя он никогда поляком не был.

От таких развлечений, как театр и концерты, он уклонялся, но зато в винт играл каждый вечер, часа по три, с наслаждением. Было у него еще одно развлечение, в которое он втянулся незаметно, мало-помалу, это — по вечерам вынимать из карманов бумажки, добытые практикой, и, случалось, бумажек — желтых и зеленых, от которых пахло духами, и уксусом, и ладаном, и ворванью, — было понапихано во все карманы рублей на семьдесят; и когда собиралось несколько сот, он отвозил в Общество взаимного кредита и клал там на текущий счет.

За все четыре года после отъезда Екатерины Ивановны он был у Туркиных только два раза, по приглашению Веры Иосифовны, которая всё еще лечилась от мигрени. Каждое лето Екатерина Ивановна приезжала к родителям погостить, но он не видел ее ни разу; как-то не случалось.

Но вот прошло четыре года. В одно тихое, теплое утро в больницу принесли письмо. Вера Иосифовна писала Дмитрию Ионычу, что очень соскучилась по нем, и просила его непременно пожаловать к ней и облегчить ее страдания, и кстати же сегодня день ее рождения. Внизу была приписка: «К просьбе мамы присоединяюсь и я. К.»

Старцев подумал и вечером поехал к Туркиным.

— А, здравствуйте пожалуйста! — встретил его Иван Петрович, улыбаясь одними глазами. — Бонжурте.

Вера Иосифовна, уже сильно постаревшая, с белыми волосами, пожала Старцеву руку, манерно вздохнула и сказала:

— Вы, доктор, не хотите ухаживать за мной, никогда у нас не бываете, я уже стара для вас. Но вот приехала молодая, быть может, она будет счастливее.

А Котик? Она похудела, побледнела, стала красивее и стройнее; но уже это была Екатерина Ивановна, а не Котик; уже не было прежней свежести и выражения детской наивности. И во взгляде, и в манерах было что-то новое — несмелое и виноватое, точно здесь, в доме Туркиных, она уже не чувствовала себя дома.

— Сколько лет, сколько зим! — сказала она, подавая Старцеву руку, и было видно, что у нее тревожно билось сердце; и пристально, с любопытством глядя ему в лицо, она продолжала: — Как вы пополнели! Вы загорели, возмужали, но в общем вы мало изменились.

И теперь она ему нравилась, очень нравилась, но чего-то уже недоставало в ней, или что-то было лишнее, — он и сам не мог бы сказать, что именно, но что-то уже мешало ему чувствовать, как прежде. Ему не нравилась ее бледность, новое выражение, слабая улыбка, голос, а немного погодя уже не нравилось платье, кресло, в котором она сидела, не нравилось что-то в прошлом, когда он едва не женился на ней. Он вспомнил о своей любви, о мечтах и надеждах, которые волновали его четыре года назад, — и ему стало неловко.

Пили чай со сладким пирогом. Потом Вера Иосифовна читала вслух роман, читала о том, чего никогда не бывает в жизни, а Старцев слушал, глядел на ее седую, красивую голову и ждал, когда она кончит.

«Бездарен, — думал он, — не тот, кто не умеет писать повестей, а тот, кто их пишет и не умеет скрыть этого».

— Недурственно, — сказал Иван Петрович. Потом Екатерина Ивановна играла на рояле шумно и долго, и, когда кончила, ее долго благодарили и восхищались ею.

«А хорошо, что я на ней не женился», — подумал Старцев.

Она смотрела на него и, по-видимому, ждала, что он предложит ей пойти в сад, но он молчал.

— Давайте же поговорим, — сказала она, подходя к нему. — Как вы живете? Что у вас? Как? Я все эта дни думала о вас, — продолжала она нервно, — я хотела послать вам письмо, хотела сама поехать к вам в Дялиж, и я уже решила поехать, но потом раздумала, — бог знает, как вы теперь ко мне относитесь. Я с таким волнением ожидала вас сегодня. Ради бога, пойдемте в сад. Они пошли в сад и сели там на скамью под старым кленом, как четыре года назад. Было темно.

— Как же вы поживаете? — спросила Екатерина Ивановна.

— Ничего, живем понемножку, — ответил Старцев.

И ничего не мог больше придумать. Помолчали.

— Я волнуюсь, — сказала Екатерина Ивановна и закрыла руками лицо, — но вы не обращайте внимания. Мне так хорошо дома, я так рада видеть всех и не могу привыкнуть. Сколько воспоминаний! Мне казалось, что мы будем говорить с вами без умолку, до утра.

Теперь он видел близко ее лицо, блестящие глаза, и здесь, в темноте, она казалась моложе, чем в комнате, и даже как будто вернулось к ней ее прежнее детское выражение. И в самом деле, она с наивным любопытством смотрела на него, точно хотела поближе разглядеть и понять человека, который когда-то любил ее так пламенно, с такой нежностью и так несчастливо; ее глаза благодарили его за эту любовь. И он вспомнил всё, что было, все малейшие подробности, как он бродил по кладбищу, как потом под утро, утомленный, возвращался к себе домой, и ему вдруг стало грустно и жаль прошлого. В душе затеплился огонек.

— А помните, как я провожал вас на вечер в клуб? — сказал он. — Тогда шел дождь, было темно.

Огонек всё разгорался в душе, и уже хотелось говорить, жаловаться на жизнь.

— Эх! — сказал он со вздохом. — Вы вот спрашиваете, как я поживаю. Как мы поживаем тут? Да никак. Старимся, полнеем, опускаемся. День да ночь — сутки прочь, жизнь проходит тускло, без впечатлений, без мыслей. Днем нажива, а вечером клуб, общество картежников, алкоголиков, хрипунов, которых я терпеть не могу. Что хорошего?

— Но у вас работа, благородная цель в жизни. Вы так любили говорить о своей больнице. Я тогда была какая-то странная, воображала себя великой пианисткой. Теперь все барышни играют на рояле, и я тоже играла, как все, и ничего во мне не было особенного; я такая же пианистка, как мама писательница. И конечно, я вас не понимала тогда, но потом, в Москве, я часто думала о вас. Я только о вас и думала. Какое это счастье быть земским врачом, помогать страдальцам, служить народу. Какое счастье! — повторила Екатерина Ивановна с увлечением. — Когда я думала о вас в Москве, вы представлялись мне таким идеальным, возвышенным.

Старцев вспомнил про бумажки, которые он по вечерам вынимал из карманов с таким удовольствием, и огонек в душе погас.

Он встал, чтобы идти к дому. Она взяла его под руку.

— Вы лучший из людей, которых я знала в своей жизни, — продолжала она. — Мы будем видеться, говорить, не правда ли? Обещайте мне. Я не пианистка, на свой счет я уже не заблуждаюсь и не буду при вас ни играть, ни говорить о музыке.

Когда вошли в дом и Старцев увидел при вечернем освещении ее лицо и грустные, благодарные, испытующие глаза, обращенные на него, то почувствовал беспокойство и подумал опять:

«А хорошо, что я тогда не женился».

Он стал прощаться.

— Вы не имеете никакого римского права уезжать без ужина, — говорил Иван Петрович, провожая его. — Это с вашей стороны весьма перпендикулярно. А ну-ка, изобрази! — сказал он, обращаясь в передней к Паве.

Пава, уже не мальчик, а молодой человек с усами, стал в позу, поднял вверх руку и сказал трагическим голосом:

Всё это раздражало Старцева. Садясь в коляску и глядя на темный дом и сад, которые были ему так милы и дороги когда-то, он вспомнил всё сразу — и романы Веры Иосифовны, и шумную игру Котика, и остроумие Ивана Петровича, и трагическую позу Павы, и подумал, что если самые талантливые люди во всем городе так бездарны, то каков же должен быть город.

Через три дня Пава принес письмо от Екатерины Ивановны.

«Вы не едете к нам. Почему? — писала она. — Я боюсь, что Вы изменились к нам; я боюсь, и мне страшно от одной мысли об этом. Успокойте же меня, приезжайте и скажите, что всё хорошо.

Мне необходимо поговорить с Вами. Ваша Е. Т.»

Он прочел это письмо, подумал и сказал Паве:

— Скажи, любезный, что сегодня я не могу ехать, я очень занят. Приеду, скажи, так, дня через три.

Но прошло три дня, прошла неделя, а он всё не ехал. Как-то, проезжая мимо дома Туркиных, он вспомнил, что надо бы заехать хоть на минутку, но подумал и. не заехал.

И больше уж он никогда не бывал у Туркиных.

Прошло еще несколько лет. Старцев еще больше пополнел, ожирел, тяжело дышит и уже ходит, откинув назад голову. Когда он, пухлый, красный, едет на тройке с бубенчиками и Пантелеймон, тоже пухлый и красный, с мясистым затылком, сидит на козлах, протянув вперед прямые, точно деревянные руки, и кричит встречным «Прррава держи!», то картина бывает внушительная, и кажется, что едет не человек, а языческий бог.

Иллюстрация Вышеславцева к рассказу Чехова «Ионыч»

У него в городе громадная практика, некогда вздохнуть, и уже есть имение и два дома в городе, и он облюбовывает себе еще третий, повыгоднее, и когда ему в Обществе взаимного кредита говорят про какой-нибудь дом, назначенный к торгам, то он без церемонии идет в этот дом и, проходя через все комнаты, не обращая внимания на неодетых женщин и детей, которые глядят на него с изумлением и страхом, тычет во все двери палкой и говорит:

— Это кабинет? Это спальня? А тут что?

И при этом тяжело дышит и вытирает со лба пот.

Иллюстрация художников Кукрыниксы к рассказу Чехова «Ионыч»

У него много хлопот, но всё же он не бросает земского места; жадность одолела, хочется поспеть и здесь и там. В Дялиже и в городе его зовут уже просто Ионычем. — «Куда это Ионыч едет?» или: «Не пригласить ли на консилиум Ионыча?»

Вероятно оттого, что горло заплыло жиром, голос у него изменился, стал тонким и резким. Характер у него тоже изменился: стал тяжелым, раздражительным. Принимая больных, он обыкновенно сердится, нетерпеливо стучит палкой о́ пол и кричит своим неприятным голосом:

— Извольте отвечать только на вопросы! Не разговаривать!

Он одинок. Живется ему скучно, ничто его не интересует.

За всё время, пока он живет в Дялиже, любовь к Котику была его единственной радостью и, вероятно, последней. По вечерам он играет в клубе в винт и потом сидит один за большим столом и ужинает. Ему прислуживает лакей Иван, самый старый и почтенный, подают ему лафит № 17, и уже все — и старшины клуба, и повар, и лакей — знают, что он любит и чего не любит, стараются изо всех сил угодить ему, а то, чего доброго, рассердится вдруг и станет стучать палкой о́ пол.

Ужиная, он изредка оборачивается и вмешивается в какой-нибудь разговор:

— Это вы про что? А? Кого?

И когда, случается, по соседству за каким-нибудь столом заходит речь о Туркиных, то он спрашивает:

— Это вы про каких Туркиных? Это про тех, что дочка играет на фортепьянах?

Вот и всё, что можно сказать про него.

А Туркины? Иван Петрович не постарел, нисколько не изменился и по-прежнему всё острит и рассказывает анекдоты; Вера Иосифовна читает гостям свои романы по-прежнему охотно, с сердечной простотой. А Котик играет на рояле каждый день, часа по четыре. Она заметно постарела, похварывает и каждую осень уезжает с матерью в Крым. Провожая их на вокзале, Иван Петрович, когда трогается поезд, утирает слезы и кричит:

«Остановись, пока не поздно! Пара ли она тебе? Она избалована, капризна, спит до двух часов, а ты дьячковский сын, земский врач. »

Это видео недоступно.

Очередь просмотра

• Удалить все
• Отключить

YouTube Premium

Что делать если кошка ночью не дает спать

Хотите сохраните это видео?

• Пожаловаться

Пожаловаться на видео?

Понравилось?

Не понравилось?

Текст видео

Что делать если кошка ночью не дает спать
Как только вы приобрели долгожданного котенка, то сразу возникают некоторые проблемы, одна из которых – это неспящий по ночам питомец.
Хозяева устали за день, спят, а он бодрствует, играет или мяукает с непривычки. Сначала он мяукает, чтобы его впустили в спальню, затем, чтобы выпустили. Днем людям нужно идти на работу, в школу, а усатик ложится спать и отдыхает до самого вечера. А там заново…

Конечно, молодым животным по природе свойственна игривость, но котенок должен осознавать пределы своей территории, а также пределы хозяйской спальни. Для этого необходимо знать, каковы причины кошачьей бессонницы, и как с ней бороться.

Причины, по которым кошка не спит ночью

Чтобы понять, по какой причине кот не спит ночью, нужно осознать, что биологические часы у питомца и хозяина существенно различаются:

1. Первой причиной, позволяющей понять, почему котенок не спит по ночам, является природа. По своим природным показателям, кошки являются хищниками, а ночью им свойственно охотиться. Если хозяин позволяет, то кот в ночное время будет спокойно гулять по дому, порою привлекая к себе внимание.

2. Известный факт, что кошки проводят во сне по 18 часов в сутки, и естественно, днем они высыпаются, а ночью полны энергии, следовательно, требуют к себе внимания и игр.

3. Если котенок только появился в доме и не дает спать по ночам, то нужно немного потерпеть, ведь ему нужно время для адаптации в новой обстановке.

❗ И помните, что до 3 месяцев котята должны быть рядом с кошкой-мамой.

4. Если кот в дневной период находится дома один, он испытывает недостаток общения. Ему попросту одиноко. Естественно, он считает, что ночь – это время, когда хозяин ему мог бы уделить хоть немного внимания. Питомец начинает зазывать его поиграть, требует ласки, общения.

5. Котенок мог проголодаться.

6. Также к подобному ночному бодрствованию кота подростка подталкивает нереализованный половой инстинкт.

7. Чрезмерно пугливые животные, днем отсидевшиеся в укромно местечке из-за прихода гостей или активности другого животного, находящегося рядом с ним, ночью начинают мяукать и привлекать к себе внимание.

8. Может быть кошку что-то беспокоит, у нее могут быть проблемы со здоровьем. Ведь, как известно, по ночам болезни дают о себе знать сильней.

❓ Как различить здоровое ночное бодрствование от болезни питомца

Когда любимец всеми ночами орет, не спит и не дает это делать никому, то заботливый хозяин задумывается, а вдруг его что-то беспокоит. Как понять, где он здоров и просит внимания, а где жалуется на свое плачевное состояние.

Заболевшее животное, как правило, мяукает с измененной интонацией. Питомец начинает как бы тявкать или подвывать. Все время ищет место, хочет куда-нибудь залезть, ходит по всему дому и мяукает, не может спокойно посидеть или полежать.

кошка ночью не дает спать

Решение проблемы ночного бодрствования кошки

Решение вопроса кроется не в том, чтобы заставить котика спать по ночам, а в том, как его отучить спать в дневное время суток. Заставить что-либо делать силой кошку невозможно в силу ее уникального свободолюбия. Единственны выход – это удовлетворить ее потребности и постараться приучить ее к необходимому для обеих сторон распорядку дня:

1. Когда кошку невозможно уложить спать из-за недостатка внимания, не остается ничего другого как уделить ей это внимание в вечернее время. Если любимцу одиноко, с ним никто не общается днем, то естественно, после прихода хозяина с работы, он будет требовать недополученное внимание. Особенно это касается тревожных животных, нужно просто успокоить кошку, погладить ее, поговорить с ней. Она будет ощущать заботу хозяина и перестанет тревожиться ночью.

2. Нужно пойти навстречу природным инстинктам, и дать питомцу обойти территорию. Порой он чувствует себя встревоженным, ему нужно убедиться все ли в порядке. Когда кот перед сном обойдет все комнаты, то он спокойно ложится отдыхать, убедившись, что ни ему, ни хозяину ничего не угрожает.

3. Еще одним важным составляющим в пересмотре распорядка дня питомца является двигательная активность. Если животное не дает спать ночами, то для того, чтобы его приучить к необходимому распорядку, нужно как можно дольше поиграть с ним на ночь. Причем, важна игра не только с игрушками, но и с хозяином, наигравшись вдоволь с фантиками и догонялками-дразнилками любимец устанет и останется «без задних лап». Таким образом, он будет спать до самого утра.
Со временем коты успокоятся и станут менее игривы, нужно немного перетерпеть и переучить питомца на свой ритм жизни.

Решение проблемы ночного бодрствования кошки

Английские сказки

Англичане — народ, который составляет основное население Великобритании. Он сформировался в течение Средних веков из германских племён саксов, англов, фризов, ютов, а также ассимилированных кельтов. Общая численность англичан составляет примерно 90 миллионов человек. Большинство из них проживают в Англии, в США, Канаде, Австралии, Новой Зеландии, Индии.

Английский язык имеет значение не только как национальный язык этого народа, но также давно популярен в качестве международного языка. В древности использовалось письмо на основе рунического алфавита.

Приветствие Скажи-ка дружок, где начинается день? А? Если идти над землей вместе с солнышком, то как определить, где кончается вторник, а где начинается среда? Английский писатель Льюис Кэрролл считал, что это происходит наверное где-нибудь над океаном, а они такие большие моря и океаны и все так плохо .

Давным-давно жил-был на севере Шотландии один зажиточный фермер. У него было семеро сыновей и одна дочь. И младшему сыну люди дали очень странное прозвище — его прозвали Ассипатл, что значит: «Тот, кто валяется в золе». Пожалуй, Ассипатл заслужил эту кличку. Мальчишка он был ленивый — не хотел работать .

В стародавние времена в графстве Девоншир жила одна старуха женщина добрая и богобоязненная. Однажды, уж не знаю, почему, она, проснувшись в полночь, вообразила, что наступило утро, поднялась с постели и оделась. Старуха взяла две корзинки, плащ и пошла в соседний городок за провизией. Выйдя на луг.

Жили когда-то в замке близ дивных мельничных плотин Биннори две королевских дочери. И посватался к старшей из них сэр Уильям, и покорил ее сердце, и скрепил свои клятвы кольцом и перчаткой. А потом увидел младшую сестру-златокудрую, с лицом нежным, как цветущая вишня, — и сердце свое отдал ей, а старшую.

В Сионийских горах наступил очень жаркий вечер. Отец Волк проснулся после дневного отдыха, зевнул, почесался и одну за другой вытянул свои передние лапы, чтобы прогнать из них остаток тяжести. Волчица Мать лежала, прикрыв своей большой серой мордой четверых барахтавшихся, повизгивавших волчат, а в отверстие .

На второй год после великого боя с деканскими рыжими собаками и смерти Акелы, Маугли, вероятно, минуло семнадцать лет. Но он казался старше, так как делал много физических упражнений, хорошо ел и, едва почувствовав себя разгорячённым или запылённым, тотчас же купался; благодаря всему этому он стал сильнее .

ГЛАВА 1. В КОТОРОЙ МЫ ЗНАКОМИМСЯ С ВИННИ-ПУХОМ И НЕСКОЛЬКИМИ ПЧЕЛАМИ Ну вот, перед вами Винни-Пух. Как видите, он спускается по лестнице вслед за своим другом Кристофером Робином, головой вниз, пересчитывая ступеньки собственным затылком: бум-бум-бум. Другого способа сходить с лестницы он пока не знает.

Одна девушка нанималась в услужение к пожилому чудаковатому джентльмену. Спрашивает он ее: — Как ты будешь меня называть? — Хозяином, или барином, или как вам будет угодно, сэр,- отвечает девушка. — Ты должна меня называть «владыкой из владык». А как ты назовешь это? — спрашивает он, указывая на свою.

Давным-давно на ферме возле Тавистока работали две девушки, Бет и Молли. А вы, наверное, знаете, что в давние времена во всем Девонширском графстве вряд ли нашелся бы хоть один дом без своего домового, или, как их еще звали, брауни. Встречались еще разные паки, эльфы и водяные, но они не очень-то походили .

Тётка Гуди была няней. Она ухаживала за больными и нянчила маленьких детей. Как-то раз её разбудили в полночь. Она спустилась из спальни в прихожую и увидела какого-то диковинного старичка, да к тому же косоглазого. Он попросил тётку Гуди поехать к нему, говоря, что жена его больна и не может нянчить.

В давние времена жил в Англии один рыцарь. На щите у него был изображён страшный крылатый дракон, но, как вы сейчас сами увидите, это ему не помогло. Однажды рыцарь охотился вдали от Глостера и заехал в лес, где водилось много кабанов, оленей и других диких зверей. В лесу посреди поляны стоял холмик.

Как-то раз одна девушка отправилась на ярмарку: она хотела наняться к кому-нибудь в услужение. И вот наконец какой-то чудаковатый на вид пожилой джентльмен нанял ее и повел к себе домой. Когда они пришли, он сказал, что прежде всего должен ее кой-чему научить, потому что все. вещи в его доме называются.

В царствование доброго короля Артура в графстве Корнуэлл, на мысу Лэндс-энд жил крестьянин и был у этого крестьянина единственный сын по имени Джек. Джек был ловкий парень с таким быстрым и живым умом, что никто и ни в чем не мог с ним потягаться. В те дни на островке, именуемом Корнуэллская гора, обитал .

Давным-давно, а точнее сказать — не припомню когда, жила на свете бедная вдова с сыном. Помощи ждать им было неоткуда, вот и впали они в такую нужду, что порой не оставалось ни горсти муки в доме, ни клочка сена для коровы. Вот однажды мать и говорит: — Видно, делать нечего, Джек, придется нам продать.

Жила давным-давно одна бедная вдова, и был у нее единственный сын Джек да корова по кличке Белянка. Корова давала молоко, и мать продавала его на базаре — с этого и жили. Но однажды Белянка перестала давать молоко. — Как же мы будем жить дальше? — сокрушалась мать ежеминутно. — Я попытаюсь найти какую-нибудь .

Жил-был когда-то мальчик по имени Джек. Отец его давно умер, и они с матерью остались вдвоем. Они были очень бедны. Точнее говоря, у них ничего не было, кроме одной-единственной коровы, которая давала им молоко.Но, увы, настал день, когда корова перестала доиться, и мать Джека решила, что лучше уж тогда .

В доброе старое время,- а оно и правда было доброе время, хоть было оно не моё время и не ваше время, да и ничьё время, — жили в дремучем лесу старик со старухой, и был у них один-единственный сын Джек. Жили они уединенно, и Джек никого не видел, кроме своих родителей, хоть и знал из книг, что на свете.

Жил на свете старый солдат. Долго пришлось ему воевать так долго, что под конец он совсем обносился и не знал, куда податься, чтобы раздобыть деньжонок. Взбирался он на вересковые холмы, спускался в долины, пока не добрался, наконец, до одной фермы. Фермер в то время был в отъезде он отправился на рынок.

Жил-был на свете парень. Звали его Джек, и жил он со старухой матерью на пустыре. Старуха пряла пряжу на людей, но от этого ведь не разбогатеешь, а Джек был лентяй, каких мало. Ничего-то он не делал, ровнёшенько ничего, только грелся на солнышке — это в летнюю жару, а зимой отсиживался в углу у очага. Потому.

Жил-был на свете парень. Звали его Джек, и жил он со старухой матерью на пустыре. Старуха пряла пряжу на людей, но от этого ведь не разбогатеешь, а Джек был лентяй, каких мало. Ничего-то он не делал, ровнешенько ничего, только грелся на солнышке — это в летнюю жару, а зимой отсиживался в углу у очага. .

Давным-давно в веселом, светлом лесу, который начинался сразу за деревней Уолгрейв, что в Нортгемп-шире, жили-были эльф и ведьма. Ведьму звали Хаулит жила она в покосившемся домике под соломенной крышей на северной опушке леса, и был у нее кот по имени Чернулин. Кот мыл, подметал, убирал и стряпал.

В богатом замке возле самого моря жил когда-то старый лорд. Он жил очень одиноко, и замок его всегда оставался пустым. Не слышно было под его сводами ни молодых голосов, ни веселого смеха. Часами старый лорд ходил взад-вперед по стертым плитам каменного пола или же сидел у окна и глядел на хмурое море. .

Жили-были на свете старик со старухой, и был у них маленький сынок. Как-то утром замесила старуха тесто, скатала пончик и посадила его в печку, чтобы он испекся. — Смотри за Джонни-пончиком, пока мы с отцом будем на огороде работать,- сказала она мальчику. И родители ушли окучивать картошку, а сынишку.

(Отрывок из ее дневника, найденного в бабушкином сундуке) Вторник . – Иногда мне кажется, что я очень счастливая: у меня есть две старшие сестры, которые приглядывают за мной. Как я понимаю, у многих молоденьких девушек вообще никого нет, и им, должно быть, так одиноко. А у нас в доме всегда происходит.

Давным-давно жил в Хилтон-Холле один брауни, то есть домовой,- самый проказливый из всех домовых на свете. По ночам, когда слуги расходились спать, он все переворачивал вверх дном. Сахар насыпал в солонки, в пиво бросал перец, опрокидывал стулья, столы ставил ножками вверх, выгребал горячие угли из каминов.

Вы знаете, почему сова так сердито кричит по ночам: «Уух, уух!» Если нет, мы вам расскажем. В былое время — то было не мое время, и не ваше время, да и ничье то время — в Англии водилось много всякой нечисти. Всякие там эльфы, паки, великаны, говорящие жабы и прочее. И, конечно, феи, которые были всесильны.

В один прекрасный летний день дочь графа Мара выбежала, приплясывая, из замка в сад. Там она бегала, резвилась, а порой останавливалась послушать пение птиц. Но вот она присела в тени зеленого дуба, подняла глаза и увидела высоко на ветке веселого голубка. — Гуленька-голубок, позвала она, спустись ко.

Жил некогда в Клитру, что в графстве Ланкашир, бедный портняжка. Работал он на совесть, но, сколько ни старался, никак не мог вылезти из нужды. Когда дела его пошли совсем худо, бедняга решил продать свою душу дьяволу. Кто мог его за это упрекнуть Как всякому человеку, ему хотелось хоть немного денег.

Глава первая— Твоя тётушка Бетти добегалась, — сказал Папа-ёж Маме. — О нет! — воскликнула Мама. — Где? — Рядом, чуть вниз по дороге. Напротив газетного киоска. Плохой там переход. — В наши дни уже нигде перейти нельзя, — запричитала Мама. — Ужасное движение! Представляешь, третий раз в этом году, и .

Глава перваяФермер Шляпп был закоренелым неудачником, да к тому же ещё и бедным. Бедность Шляппа объяснялась тем, что фермер из него был никудышный: всё, что Шляпп продавал, он продавал дешевле, чем прочие фермеры. И что бы он ни покупал, все приобретения почему-то обходились ему дороже, чем другим. .

В доброе старое время, — а оно и в самом деле было доброе время, хотя было то не моё время и не ваше время, да и ничьё время — жила на свете девушка. Мать у неё умерла, и отец женился на другой. Мачеха возненавидела падчерицу за то, что девушка была красивей, чем она, держала её в чёрном теле, заставляла.

Давным-давно, ещё в Каменном веке, жил да был один человек. Был он человек первобытный, жил в пещере и носил очень мало одежд. Ни читать, ни писать он не умел — да и не хотелось ему ни читать, ни писать, — и, покуда он был сыт, он был счастлив. Звали его Тегумай Бопсулай, а это значит: Человек-ноги-которого-никогда-не-спешат, .

Закон Джунглей (самый древний в мире) составлялся постепенно, на каждый случай, который мог произойти в зарослях, и наконец его кодекс достиг почти полного совершенства. Если вы читали о Маугли, вы вспомните, что большую часть своей жизни он провёл в сионийской волчьей стае, изучая Закон, который ему .

В этой сказке я расскажу вам, как верблюд получил свой горб. В начале веков, когда мир только возник и животные только принимались работать на человека, жил верблюд. Он обитал в Ревущей пустыне, так как не хотел работать и к тому же сам был ревуном. Он ел листья, шипы, колючки, молочай и ленился напропалую. .

Жил да был на свете молодой человек по имени Джек. Однажды утром он пошел искать счастья по свету. Пройдя немного, он встретил кошку. — Куда ты идешь, Джек спросила кошка. — Я иду искать счастья. — Можно пойти с тобой — Да, сказал Джек, это будет веселее, чем идти одному. Топ да топ, топ да топ.

Жил на свете мальчик. Звали его Джек. В одно прекрасное утро отправился Джек счастья искать. Не успел далеко отойти — навстречу ему кот. — Куда идешь, Джек? — спросил кот. — Иду счастья искать. — Можно и мне с тобой? — Конечно! — ответил Джек. — Чем больше компания, тем веселей. И пошли они вместе, прыг-скок, .

Давно это было. Пришла в деревню, что стоит на берегу красивой реки Тайн, старуха по имени Клути. Мужчины этой деревни были счастливы и довольны своей судьбой. Испокон веку сидели они на этой земле, пасли овец и коров, пахали, сеяли и жили в достатке. У всех были крепкие, хорошие дома, теплая одежда.

В деревне Тевис жила старая колдунья Дженни со своим двенадцатилетним внуком Вилем. Зла она не делала никому, и поэтому соседи ее любили, хотя и немного боялись ее колдовства. Впрочем, никто наверняка не знал, колдунья ли она, тем более что старуха была бедна. И действительно, старая Дженни не очень .

Большой скалистый питон Каа переменил свою кожу в двухсотый раз, и Маугли, не забывавший, что он был обязан ему жизнью во время ночного дела там, в Холодных Логовищах (как вы, может быть, помните), пришёл его поздравить. После перемены кожи, змея всегда бывает не в духе и чувствует уныние, пока её новая .

В царствование короля Иоанна кентерберийский аббат жил в своем аббатстве не хуже самого короля. Каждый день в трапезной вместе с ним обедали сто монахов, и всегда его окружала свита из пятидесяти рыцарей в бархатных одеждах и с золотыми цепями на груди. Как вам известно, король Иоанн был на редкость.

Давным-давно жили в глуши Шотландии двое братьев. Жили они в очень уединенном месте, за много миль от ближайшей деревни, и прислуживала им старуха кухарка. Кроме них троих, в доме не было ни души, если не считать старухиного кота да охотничьих собак. Как-то раз осенью старший брат, Элсхендер, решил.

ГЛАВА ПЕРВАЯУтром двадцать второго января 1901 года в доме у Мьюриэл Понсонби проживало шестнадцать кошек (считая котят). К вечеру того же дня народились ещё котята, доведя число до круглых двадцати. Это событие, как водится, было занесено в большую книгу, озаглавленную «Книга дней рождения (исключительно .

Слушайте внимательно, милые мои! То, что я расскажу вам, случилось давным-давно, когда человек еще не приручил животных и все они были дикими. Собака была дикая, лошадь была дикая, корова была дикая, овца была дикая, свинья была дикая, и эти дикие животные бродили по сырому дикому лесу. Но самым диким .

Жил да был непослушный крольчонок Питер Пуш. А сестричек его звали Пышка, Плюшка и Пампушка. Все они жили со своей мамой на пригорке, под корнями большой мохнатой ели.— Ну, детишки, — сказала однажды утром мама, старушка миссис Пуш, — идите погуляйте куда хотите — в лес, в поле, только не ходите в сад .

Жила-была лесная мышь, и звали её Маусина Мыштон. Она жила в насыпи под живой изгородью.Какой у неё был удивительный дом!Длинные коридоры вели к погребам и кладовым, где она хранила запасы зерна и орехов. А по стенам тянулись корни живой изгороди.В её доме была кухня, гостиная, буфетная и чулан. И еще .

Государство состоит из четырёх «исторических провинций»: Англия, Шотландия, Уэльс и Северная Ирландия.

Великобритания — унитарное государство с парламентской монархией. Королева Елизавета II является главой государства Соединённого Королевства и ещё пятнадцати независимых стран Содружества.

Большинство англичан исповедуют христианство, протестанты-англикане или католики, но есть и представители иных религий.Подавляющая часть англичан сейчас живёт в городах. Семьи обычно нуклеарные, имеется много бездетных пар. Планировка типично английских городов чаще всего радиальная, в центре располагаются площадь и собор. Для Англии очень характерны готические соборы.

Сельские поселения встречаются двух типов — деревни и хутора или фермы. Крыши домов — двускатные, высокие, крутые, сделанные из черепицы или из шифера. Дома обычно каркасные, построенные из гальки, камня, известняковых плит, ну и , разумеется, более поздний тип строений – кирпичные дома. Для англичан характерно малоэтажное строительство и вертикальное расположение квартир.

Национальный костюм, такой каким мы его знаем сейчас, сложился в XIX веке. Ему присущи строгость и простота линий, спокойные, мягкие тона. Тип английского костюма когда-то повлиял на формирование общего стиля мужского европейского костюма. Сейчас среди англичан популярна спортивная одежда. Средневековые элементы сохраняются в одежде судей, гвардейцев, парламентариев, студентов. Кроме того, национальной одеждой можно назвать народный костюм, в котором обычно исполняют танец моррис, который в прошлом считался ритуальным танцем, связанным с пробуждением сил земли.

Традиционная пища обычно мясная, например, бифштекс, ростбиф, бекон, рыбные блюда. Мясо англичане и варят, и жарят, едят и холодным, и горячим, добавляя к нему различные овощи. Очень популярны пудинги из разных продуктов, каши.

Жил некогда в Клитру, что в графстве Ланкашир, бедный портняжка. Работал он на совесть, но, сколько ни старался, никак не мог вылезти из нужды. Когда дела его пошли совсем худо, бедняга решил продать свою душу дьяволу. Кто мог его за это упрекнуть Как всякому человеку, ему хотелось хоть немного денег.

terpenietrud

ЧТО ПЕРВИЧНО? МИР ИЛИ Я?

Я изменяю МИР или МИР меняет МЕНЯ?

ИСЦЕЛЯЮЩИЕ КАРТИНКИ — мистика или реальность?! Проверьте!

ЗДРАВСТВУЙ ГОСТЬ.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА СТРАНИЧКУ С ОТРАЖЕНИЕМ ЧАСТИЦЫ МИРА
ПУСТЬ ГЛАЗА ТВОИ ОТДОХНУТ И ПОДНИМЕТСЯ НАСТРОЕНИЕ!

Оригинал взят у znay_vce в ИСЦЕЛЯЮЩИЕ КАРТИНКИ — мистика или реальность?! Проверьте!

ИСЦЕЛЯЮЩИЕ КАРТИНКИ — мистика или

Тайна изобилия от купцов.«Жертвенный короб».

Вообще-то обращаются напрямую к тому, с кем связаны деньги!
Не всем пожалуй подойдет.

Этот обряд помогает сделать большое состояние.
Для него понадобиться приобрести старинный сундук, чем больше, тем лучше.
Новые совершенно не годятся.
Этот сундук в старорусской магии называется «жертвенный короб» и применяется для дел, так называемой «купеческой магии».
Сундук должен стоять у вас дома, в углу, справа от окна.
Каждый день в течении года вы должны делать следующие действия.
Каждое утро, зимой и летом, осенью и весной, вы должны сразу после пробуждения подходить к сундуку и бросать в него монетку с заклинанием. Сразу сообщу, что монетка должна быть в хожу, то есть советские и казахские денежки не подойдут. Кроме этого, при обесценивании моет придется использовать только те, на чей номинал можно что-то приобрести. Если монеты вообще выйдут из обращения в вашей стране, тогда используйте иностранные, например западные.
Перед тем как монете попасть в сундук, ее нужно продержать в левой руке какое-то время, пока она не станет теплой.
Важно знать, что про выполнение вами этого обряда не должен никто знать, ни близкие, ни чужие. И вообще, сундук должны открывать только вы, а для остальных можете говорить что это просто старинное украшение или подобное.
Монетку бросать нужно, как повторю, в течении одного года с момента первого прочтения заклятия, кроме Пасхи, Рождества и Троицы. Вот заклятие:
( Если решитесь, то нажмите. Collapse ) ( здесьCollapse )
Источник

Тайны жизни. Жизнь это — дыхание.

Жизнь это прежде всего дыхание
В принципе, если еду можно заменить солнцем, а без воды прожить несколько дней, то без дыхания нет жизни. И это очень удачно столетиями используется для управления человеком.
Дыхание. Имеется веская причина для содержания человека в мире тьмы и мракобесия.
Мне очень нравится одна индийская

( притча. Collapse )
Мораль сей басни такова, кому мы молимся друзья?
Кто поглощает нашу силу творчества и созидания?

Несколько лет назад в мечетях появилась новая бесплатная услуга.
Которая со временем становится все более популярной. Короче говоря народ валит валом. Услуга эта называется изгнание черных джинов. Нет ничего особенного в названии, интересен метод изгнания. Человека хорошенько отделывают ремнем, кнутом или специальным бичом,считая, что черные джины вселившиеся в него не выдерживают избиения.
Православная церковь относится к экзорцизму нормально.

Управляя дыханием, управляем физическим телом и его вегетативными функциями.

НEПОЗНАННЫЕ ТАЙНЫ ДОБРА И ЗЛА. ДЕЯНИЯ И НАМЕРЕНИЯ

ДЛЯ СЕРДЦА И УМА

ДЕЯНИЯ И НАМЕРЕНИЯ

— Я уже умер? — спросил человек.
— Угу, — кивнул демиург Шамбамбукли, не отрываясь от изучения толстой внушительной книги. — Умер. Безусловно.
Человек неуверенно переступил с ноги на ногу.
— И что теперь?
Демиург бросил на него быстрый взгляд и снова уткнулся в книгу.
— Теперь тебе туда, — он, не глядя, указал пальцем на неприметную дверь.- Или туда, — его палец развернулся в сторону другой, точно такой же, двери.

Реплика дня.Средство самоутверждения или Боги?

Почему дети выросшие вполне благополучной по меркам общества среде, порой непредсказуемо и необъяснимо становятся жестокими и эгоистичными, чаще всего по отношению своих родителей?
Может потому, что воспитывая их каждый родитель пытается устремить его на то,что ему самому не хватает?
Хочет, чтобы ребенок воодрузил его на вершину, до которой сам не смог дойти?
Не думая, что у того могут быть свои вершины и звезды?

Рассказывают, как в одном не большом городе мать 6 сыновей требовала от них отваги и мужества
в . лихие 90-ые годы. Подгоняемые таким авторитетом они очень старались. и стали заправлять
всем в городе. Постепенно их. отстреляли. Финансы накопленные ими контролируются теперь их мамочкой,
которая чувствует себя «владычицой морской». Ее потомки,если таковые будут конечно, запомнят свою боевую
бабку еще тем, как во время обыска она спрятала единственную улику. в штаны.И время от времени будет
всплывать конечно вопрос, как она погубила своих сыновей.

Вот другой случай.
Однажды 60 летняя бабка кидая угрозы в адрес своего супруга, с кем прожила как палка с собакой пригрозила ему расправой. Запугивала его племянником,наркоманом, который в тот момент скрывался со своей вооруженной бандой.Он был единственным из четырех братьев, кто уцелел. По слухам они ограбили воровской общак, и их отстреляли в течении года.
Их матушка контролирует всю недвижимость за границей в России, судя по цветущему виду,и царственным замашкам вряд ли грызет подушку по ночам, оплакивая сыночков. Потомками так же не обременена, всего один наследник, пока.Иначе они не сделали бы цербером последнего сына, которого оставили в живых скорее всего за помощь в ликвидации остальных.

Эти женщины заставили, столкнули, навели своих детей на путь по которой они сами достигают положения, о котором мечтали.А сыновья? За все надо платить, и думаю они знали прекрасно о цене.Для них игра стоила свеч!
Это такие гротесковые примеры того, что родители хотят воспитать и вырастить детей для своих целей, а те в свою очередь выбитые из своей кольи мстят им за это по своему, а потом готовят так же своих.
( . немного позитива..Collapse )

ТАИНСТВЕННЫЕ МЕСТА, ОТКУДА РЕДКО КТО ВОЗВРАЩАЕТСЯ

В мире есть места в которые человек вряд ли когда-нибудь вернется, постепенно природа забирает их себе.

1 — Город-призрак Крако, Италия

2 — Hafodunos Hall – дом для престарелых, Уэльс.

ТАИНСТВЕННЫЕ МЕСТА, ОТКУДА РЕДКО КТО ВОЗВРАЩАЕТСЯ

В мире есть места в которые человек вряд ли когда-нибудь вернется, постепенно природа забирает их себе.

1 — Город-призрак Крако, Италия

2 — Hafodunos Hall – дом для престарелых, Уэльс.

ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ-КТО СИЛЬНЕЕ?

Человек без веры не может.. .

Человек без веры не может существовать.

Все люди верят во что-то. Совсем неверующих людей просто нет
Даже ложное учение может стать истинным, если его проповедует искренний и верующий в него человек.
И,наоборот, истинное учение превратится в ложное, если в него перестанут верить

Энергетика Веры исходящей из сердца более тонкая и проникающая, чем энергия мыслей и
эмоций. Поэтому она не подвластна ни чувствам ни разуму. Вера пронизывает всю нашу жизнь.

Для одних «Бог»-это некое высшее, совершенное Существо. Для других-это Время в одной
Центральной Точке, из которой в бесконечность расходятся временные зоны. Эта точка имеет мгновенную связь
со всем, что объемлют временные зоны, простирающиеся в вечность, не имея ни начала, ни конца. У Центральной Точки не определенного места во вселенной.

Но мы верим. что Вера спасет!

10 уроков от Альберта Эйнштейна

1. Человек, который никогда не ошибался, никогда не пробовал сделать что-нибудь новое.
Большинство людей не пробует делать ничего нового из-за страха ошибиться. Но этого не надо бояться. Зачастую человек, потерпевший поражение, узнает о том, как побеждать больше, чем тот, к кому успех приходит сразу.

2. Образование — это то, что остается после того, когда забываешь все, чему учили в школе.
Через 30 лет вы совершенно точно забудете все, что вам приходилось изучать в школе. Запомнится только то, чему вы научились сами.

3. В своем воображении я свободен рисовать как художник. Воображение важнее знания. Знание ограничено. Воображение охватывает весь мир.
Когда понимаешь насколько далеко человечество продвинулось с пещерных времен, сила воображения ощущается в полном масштабе. То, что мы имеем сейчас, достигнуто с помощью воображения наших прадедов. То, что у нас будет в будущем, будет построено с помощью нашего воображения.

Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru

Бедные русские

На рисунке: С. Мошин «Крестьянка из Великих Лук», 1863 г.

Другие картины на эту тему можно посмотреть в разделе «Русская культура» сайта «Пища Ра»…

Миф о вековечной бедности простого русского народа

Автор – Даниил Иванов

Весьма распространено мнение, что простой народ в России всегда жил тяжело, постоянно голодал, и терпел всяческие притеснения от бояр и помещиков. Однако, так ли было на самом деле? Конечно, в силу объективных причин, у нас сейчас почти нет статистических данных по дореволюционной России, как-то: ВВП на душу населения, стоимость потребительской корзины, прожиточный минимум и т.д. В качестве материала для данной статьи мы будем использовать цитаты из воспоминаний иностранцев об их посещении России в разное время. Они тем более для нас ценны, так как иностранцам нет нужды заниматься приукрашением действительности чужой для них страны.

Интересные записки оставил Юрий Крижанич, хорватский богослов и философ, в 1659 году прибывший в Россию. В 1661 он был отправлен в ссылку в Тобольск – его воззрения на единую, независимую от земных споров церковь Христову были неприемлемы как для защитников православия, так и для католиков. В ссылке он провёл 16 лет, где написал трактат «Разговоры о владетельстве», также известный как «Политика», в котором тщательно проанализировал экономическое и политическое положение России.

«Люди даже низшего сословия подбивают соболями целые шапки и целые шубы. а что можно выдумать нелепее того, что даже чёрные люди и крестьяне носят рубахи, шитые золотом и жемчугом. Шапки, однорядки и воротники украшают нашивками и твезами, шариками, завязками, шнурами из жемчуга, золота и шёлка… Следовало бы запретить простым людям употреблять шёлк, золотую пряжу и дорогие алые ткани, чтобы боярское сословие отличалось от простых людей. Ибо никуда не гоже, чтобы ничтожный писец ходил в одинаковом платье со знатным боярином. Такого безобразия нет нигде в Европе. Наигоршие чёрные люди носят шёлковые платья. Их жён не отличить от первейших боярынь…»

Необходимо отметить, что только в 20 веке мир пришёл к тому, что фасон одежды перестал определять достаток человека. Пиджаки носят и министры, и профессора, а джинсы может надеть как миллиардер, так и простой рабочий. А вот что пишет Крижанич про еду:

«Русская земля по сравнению с Польской, Литовской и Шведской землями и Белой Русью гораздо плодороднее и урожайнее. Растут на Руси большие и хорошие огородные овощи, капуста, редька, свекла, лук, репа и иное. Индейские и домашние куры и яйца в Москве крупнее и вкуснее, нежели в упомянутых выше странах. Хлеб, действительно, на Руси сельские и прочие простые люди едят намного лучший и больше, нежели в Литве, в Польской да Шведской землях. Рыба также добывается в изобилии…»

А вот каким было, по данным В. Ключевского, в 1630 году, типичное малоземельное (засевавшее поле размером в одну десятину, то есть 1,09 га ) крестьянское хозяйство Муромского уезда: «3-4 улья пчёл, 2-3 лошади с жеребятами, 1-3 коровы с подтёлками, 3-6 овец, 3-4 свиньи и в клетях 6-10 четвертей (1,26-2,1 куб.м) всякого хлеба…»

Многие иностранные путешественники отмечают дешевизну продуктов в России. Вот что пишет Адам Олеарий, который, будучи секретарём посольства, посланного шлезвиг-голштинским герцогом Фридрихом III к персидскому шаху, побывал в России в 1634 и 1636-1639 гг. «Вообще по всей России, вследствие плодородной почвы, провиант очень дёшев, 2 копейки за курицу, 9 яиц получали мы за копейку…»

А вот другая цитата из него же: «Так как пернатой дичи у них имеется громадное количество, то её не считают такой редкостью и не ценят так, как у нас: глухарей, тетеревов и рябчиков разных пород, диких гусей и уток можно получать у крестьян за небольшую сумму денег…»

Персиянин Орудж-бек Баят (Урух-бек), который в конце 16 века был в составе персидского посольства в Испанию, где обратился в христианство и стал именоваться Дон Хуан Персидский, даёт аналогичные свидетельства относительно дешевизны еды в России: «Мы пробыли в городе Казани восемь дней, причём нас так обильно угощали, что кушанья приходилось выбрасывать за окно. В этой стране нет бедняков, потому что съестные припасы столь дёшевы, что люди выходят на дорогу отыскивать, кому бы их отдать…»

А вот, что пишет венецианский торговец и дипломат Барбаро Иосафат, в 1479 году побывавший в Москве: «Изобилие хлеба и мяса здесь так велико, что говядину продают не на вес, а по глазомеру. За один марк вы можете получить 4 фунта мяса, 70 куриц стоят червонец, и гусь не более 3 марок. Зимою привозят в Москву такое множество быков, свиней и других животных, совсем уже ободранных и замороженных, что за один раз можно купить до двухсот штук…»

Секретарь австрийского посла в России Гвариента Иоанн Корб, бывший в России в 1699 году, также отмечает дешевизну мяса: «Куропатки, утки и другие дикие птицы, которые составляют предмет удовольствия для многих народов и очень дороги у них, продаются здесь за небольшую цену, например, можно купить куропатку за две или за три копейки, да и прочие породы птиц приобретаются не за большую сумму…»

Соотечественник Корба, Адольф Лизек, состоявший секретарём при австрийских послах, бывших в Москве в 1675-м году, и вовсе отмечает, что «птиц так много, что жаворонков, скворцов и дроздов не едят…»

В том же 17-веке в Германии проблему с мясом решали по-другому. Там за время Тридцатилетней войны (1618-1648) было уничтожено около сорока процентов населения. В результате дело дошло до того, что в Ганновере власти официально разрешили торговлю мясом людей, умерших от голода, а в некоторых областях Германии (христианской, между прочим, страны) было разрешено многожёнство для восполнения людских потерь.

Однако, всё вышеописанное относится к периоду до 18 века, т.е. Московского царства. Посмотрим, что было в период Российской империи. Интересны записки Шарля-Жильбера Ромма, активного участника Великой французской революции. С 1779 по 1786 год он жил в России, в Санкт-Петербурге, где работал учителем и воспитателем графа Павла Александровича Строганова. Совершил три путешествия по России. Вот что он писал в 1781 году в своём письме Г. Дюбрёлю: (к сожалению, он не уточняет, о крестьянах какой именно области идёт речь).

«Крестьянин считается рабом, поскольку господин может его продать, обменять по своему усмотрению, но в целом их рабство предпочтительнее той свободы, коей пользуются наши земледельцы. Здесь каждый имеет земли больше, чем может обработать. Русский крестьянин, далёкий от городской жизни, трудолюбив, весьма смекалист, гостеприимен, человечен и, как правило, живёт в достатке. Когда он завершит заготовку на зиму всего необходимого для себя и своей скотины, он предаётся отдыху в избе (isba), если не приписан к какой-либо фабрике, каковых в этой области много, благодаря богатым рудникам, или если не отправляется в путешествие по своим делам или по делам господина. Если бы здесь были лучше известны ремёсла, у крестьян было бы меньше времени для досуга в тот период, когда они не заняты сельским трудом. И господин, и раб получили бы себе от этого пользу, но ни те, ни другие не умеют рассчитывать свою выгоду, поскольку ещё не достаточно прочувствовали необходимость ремёсел. Здесь царит простота нравов и довольный вид никогда бы не покидал людей, если бы мелкие чинуши или крупные собственники не проявляли жадности и рвачества. Малочисленное население области во многом является причиной изобилия всего, что необходимо для жизни. Продовольствие стоит так дёшево, что, получая два луидора, крестьянин живет весьма зажиточно…»

Обратим внимание, что о том, что русское «рабство» крестьян более предпочтительно, чем «свобода» французских, пишет не кто-нибудь, а будущий активный участник Великой Французской революции, прошедшей под лозунгом «Свобода, равенство и братство». То есть, у нас нет причин подозревать его в необъективности и пропаганде крепостного права. Вот что он писал в одном из своих писем по поводу положения французских крестьян ещё до своего отъезда в Россию:

«Повсюду, мой дорогой друг, и у стен Версаля, и за сто лье от него, с крестьянами обращаются столь варварски, что это переворачивает всю душу чувствительному человеку. Можно даже сказать с полным на то основанием, что здесь их тиранят больше, чем в отдалённых провинциях. Считается, что присутствие сеньора должно способствовать уменьшению их бедствий, что, увидев их несчастья, эти господа должны постараться помочь с теми справиться. Таково мнение всех, у кого благородное сердце, но не придворных. Они ищут развлечения в охоте с таким пылом, что готовы пожертвовать для этого всем на свете. Все окрестности Парижа превращены в охотничьи заповедники, из-за чего несчастным [крестьянам] запрещается выпалывать на своих полях сорняки, которые душат их хлеб. Им разве что разрешено бодрствовать ночи напролёт, выгоняя из своих виноградников разоряющих их оленей, но не дозволено ударить никого из этих оленей. Работник, согбённый в рабской покорности, часто понапрасну тратит своё время и умение, служа напудренным и вызолоченным идолам, которые безжалостно гонят его, если только он вздумает попросить плату за свой труд…»

Речь идёт как раз про тех самых «свободных» французских крестьян, «свобода» которых, по мнению Ромма, хуже «рабства» русских крепостных.

А.С. Пушкин, обладавший глубоким умом и хорошо знавший русскую деревню, отмечал:

«Фонвизин в конце XVIII в. путешествовавший по Франции, говорит, что, по чистой совести, судьба русского крестьянина показалась ему счастливее судьбы французского земледельца. Верю… Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен (кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев)… Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак бедности…»

Положение русского крепостного крестьянства было лучше не только французского, но и ирландского. Вот что писал в 1824 г. английский капитан Джон Кокрейн.

«Безо всяких колебаний. говорю я, что положение здешнего крестьянства куда лучше состояния этого класса в Ирландии. В России изобилие продуктов, они хороши и дёшевы, а в Ирландии их недостаток, они скверны и дороги, и лучшая их часть вывозится из второй страны, между тем как местные препятствия в первой приводят к тому, что они не стоят такого расхода. Здесь в каждой деревне можно найти хорошие, удобные бревенчатые дома, огромные стада разбросаны по необъятным пастбищам, и целый лес дров можно приобрести за гроши. Русский крестьянин может разбогатеть обыкновенным усердием и бережливостью, особенно в деревнях, расположенных между столицами…»

Напомним, что в 1741 г. голод унёс в могилу одну пятую часть населения Ирландии – около 500 тыс. человек. Во время голода 1845-1849 гг. в Ирландии погибло от 500 тыс. до 1,5 млн. человек. Значительно увеличилась эмиграция (с 1846 по 1851 выехали 1,5 млн. чел.). В итоге, в 1841-1851 гг. население Ирландии сократилось на 30%. В дальнейшем Ирландия также быстро теряла население: если в 1841 г. численность населения составляла 8 млн. 178 тыс. человек, то в 1901 г. – всего 4 млн. 459 тыс.

Отдельно хотелось бы осветить жилищный вопрос:

«Те, чьи дома погибли от пожара, легко могут обзавестись новыми домами: за Белой стеной на особом рынке стоит много домов, частью сложенных, частью разобранных. Их можно купить и задёшево доставить на место и сложить», – Адам Олеарий.

«Подле Скородума простирается обширнейшая площадь, на которой продаётся невероятное количество всякого леса: балок, досок, даже мостов и башен, срубленных уже и отделанных домов, которые без всякого затруднения после покупки и разборки перевозятся куда угодно», – Яков Рейтенфельс, курляндский дворянин, пребывал в Москве с 1670 по 1673 год.

«Рынок этот находится на большой площади и представляет собой целую массу готовых деревянных домов самого разнообразного вида. Покупатель, являясь на рынок, объявляет, сколько хочет иметь комнат, присматривается к лесу и платит деньги. Со стороны покажется невероятным, каким образом можно купить дом, перевезти и поставить его в одну неделю, но не следует забывать, что здесь дома продаются совершенно готовыми срубами, так что ничего не стоит перевезти их и собрать вновь», – писал Уильям Кокс, английский путешественник и историк, дважды посетил Россию (в 1778-м и 1785 гг.).

Другой английский путешественник, Роберт Бремнер, в своей книге «Экскурсии по России», изданной в 1839 г., писал, что «Есть области Шотландии, где народ ютится в домах, которые русский крестьянин сочтёт негодными для своей скотины…»

А вот, что писал русский путешественник и учёный Владимир Арсеньев про жилище крестьянина в своей книге «По Уссурийскому краю», в основу которой легли события его экспедиции по уссурийской тайге в 1906 году:

«Внутри избы были две комнаты. В одной из них находились большая русская печь и около неё разные полки с посудой, закрытые занавесками, и начищенный медный рукомойник. Вдоль стен стояли две длинные скамьи; в углу деревянный стол, покрытый белой скатертью, а над столом божница со старинными образами, изображающими святых с большими головами, тёмными лицами и тонкими длинными руками.

Другая комната была просторнее. Тут у стены стояла большая кровать, завешенная ситцевым пологом. Под окнами опять тянулись скамьи. В углу, так же как и в первой комнате, стоял стол, покрытый самодельной скатертью. В простенке между окнами висели часы, а рядом с ними полка с большими старинными книгами в кожаных переплётах. В другом углу стояла ручная машина Зингера, около дверей на гвозде висела малокалиберная винтовка Маузера и бинокль Цейса. Во всём доме полы были чисто вымыты, потолки хорошо выструганы, стены как следует проконопачены…»

Из всего вышеперечисленного видно, что, по свидетельству самих иностранцев, которые могли сравнивать быт простого народа как в России, так и в своих странах, и которым нет надобности приукрашивать российскую действительность, во время допетровской Руси, и во время Российской империи простой народ жил в целом не беднее, а зачастую и богаче, чем другие народы Европы.

Обратим внимание, что о том, что русское «рабство» крестьян более предпочтительно, чем «свобода» французских, пишет не кто-нибудь, а будущий активный участник Великой Французской революции, прошедшей под лозунгом «Свобода, равенство и братство». То есть, у нас нет причин подозревать его в необъективности и пропаганде крепостного права. Вот что он писал в одном из своих писем по поводу положения французских крестьян ещё до своего отъезда в Россию: